Частица тьмы - Терри Тери

1

КЕЛЛИ

Я бегу назад к нашему домику в общине и рывком распахиваю дверь.

Шэй лежит, свернувшись калачиком, на диване. Она как будто одеревенела с тех пор, как почти все умерли.

— Что случилось? — Шэй садится, на ее лице тревога.

— Они вернулись, — почти выкрикиваю я, хватая ртом воздух.

— Кто?

— Некоторые из тех членов общины, которые ушли вместе с Еленой и Беатрис. Я видела, как они вышли из-за края.

Шэй потрясена, это видно по ее глазам. Значит, не знала, что они придут. Она качает головой и поднимается, с трудом преодолевая усталость.

— Можно тебя спросить кое о чем? — Понимаю, что эту тему лучше пока не трогать, что у нее сейчас есть дела поважнее, но ничего не могу с собой поделать.

— Конечно, только побыстрее.

— Край света по-прежнему там. Разве я уже не должна видеть сквозь него? Или в моей голове все еще остаются преграды?

Она идет к двери.

— Не знаю, я никаких барьеров не обнаружила, но если ты до сих пор видишь край, значит, что-то должно быть. Мне сейчас надо поговорить с Ксандером. Мы с тобой посмотрим попозже еще разок, хорошо?

Дверь за ней захлопывается.

2

ШЭЙ

Я могла бы мысленно позвать Ксандера еще до того, как приду туда, но мне хочется видеть его лицо, его ауру и оценить его не только умом, но и глазами. Он не мог не знать, что они идут, он всегда знает, что происходит, где и с кем. Ксандер — искусный кукловод, который дергает за ниточки, и его люди, как марионетки, делают то, что он хочет. Как он мог позволить им прийти сюда после того, как столько людей уже умерло? Мы сожгли тела, но болезнь наверняка до сих пор висит в воздухе.

Мы никого не сумели спасти. У нескольких человек обнаружился иммунитет, но заболевшие умерли все до единого. Ксандер испытал разочарование, и было что-то в его мыслях после смерти Перси, когда мне показалось, что я вижу разницу между нами. Он думал, что будь у нас еще несколько попыток, возможно, нам удалось бы спасти кого-то. Но пациентов не хватило.

Не мог же Ксандер велеть им вернуться, чтобы они тоже заболели, и я получила еще один шанс попытаться вылечить их? Да нет, не может быть, он, конечно же, не мог так поступить. Они же его последователи, его сторонники. Он заботится о них, они ему небезразличны, нет. Ксандер не стал бы так рисковать ими.

Или стал бы?

И потом, есть я. Я его дочь. Любит ли он меня так сильно, чтобы не подвергать снова этим испытаниям, этим невыносимым страданиям из-за неудачных попыток спасти хоть кого-то? Этим переживаниям каждой смерти как своей собственной?

Нет. Он сам так сказал, и мне сейчас обидно это сознавать, хотя я и не совсем понимаю, почему. Он никогда, ни в каком отношении не был мне отцом. Раньше его вины в этом не было, но теперь он знает, кто я, и все равно не пытается избавить от боли.

Но если так, достаточно ли он печется о членах своей общины, чтобы удержать их от опасности, не дать им прийти сюда, где они заразятся и умрут?

И хотя я не могу поверить, что он делает это с нами намеренно, душа моя полна недоверия и страха. Я должна спросить напрямую, его ли это рук дело. Другого способа узнать нет.

Я думаю, как выскажу ему все, но когда прихожу, выясняется, что спешила зря: Септа уже там, и негодования и ярости в ней хватит на двоих.

Ксандер вскидывает руки, и она затихает так быстро, как если бы он атаковал ее ауру.

— Послушайте меня, вы, обе. Некоторые из них уже больны. Они пришли домой — умирать.

3

КЕЛЛИ

Больных ведут в большой зал — то самое место, где обедала вся община, кроме меня. После обеда они проводили там собрания, объединяя свои сознания, становясь словно частью друг друга, чего я сама никогда не испытывала. Но до прихода этой группы большинство членов общины уже умерли в этом самом зале. Не из-за этой ли близости они не могли оставаться в стороне? Может быть, они и в смерти должны быть вместе?

Септа посылает меня принести одеяла, и я бегаю туда и обратно с тем, что удается найти. Одеял осталось не так много, в них заворачивали умерших, которых сжигали на костре. Скоро зал вновь становится похожим на полевой госпиталь с лежаками на полу, но здесь нет ни врачей, ни сестер — одна только Шэй.

Шэй рядом с какой-то женщиной. Глаза ее такие же странные, какими делаются порой, и я знаю, что в этот момент с ней бесполезно заговаривать, она все равно не услышит. Но через минуту они вновь становятся обычными и блестят от слез. Женщина затихла, не шевелится. В ее невидящих открытых глазах кровь.

— Шэй? — окликаю я, и она медленно поворачивает голову.

— Келли. Тебе не следует здесь находиться. — Голос чуть громче шепота, кожа бледная, а под глазами темные, как синяки, круги. Она моргает, и я облегченно выдыхаю, потому что это движение — единственное отличие Шэй от умершей женщины.

— Где же еще мне сейчас быть? — говорю я, и это правда, но от этого ужаса вокруг мне хочется убежать.

Тень улыбки мелькает на ее лице. Она протягивает руку, словно чтобы взять мою, но потом вновь роняет ее. Тогда я сама беру ее ладонь в свою и успокаивающе сжимаю.

— Чем я могу помочь?

Позади нас кричит от боли мужчина. Аристотель. Я узнаю его, как и всех остальных, хотя до недавнего времени меня и держали в изоляции. Я знала, как они выглядят, слышала их имена, когда они разговаривали друг с другом. Он большой, гора мышц, которая возвышалась бы надо мной, если бы он снова встал, но сейчас он плачет. Шэй медленно идет к нему.

— Шэй? Могу я помочь?

Она отвечает, не оборачиваясь:

— Куда ушла Септа? Найди ее и скажи, пусть возвращается, она нужна мне. А потом прикладывай холодные компрессы. Держи за руки.

Шэй рядом с Аристотелем. Лицо ее оживленнее, чем было минуту назад. Она что-то говорит ему, берет за руку. А потом глаза ее снова меняются. Боль немного отпускает его, я это вижу сразу же, зато Шэй как-то съеживается, словно уменьшается в размерах.

Жаль, что я не могу помочь ей чем-то более существенным, помочь забирать их боль, чтобы она не несла ее одна. Я не выжившая, но Септа с Ксандером — да. Им следовало бы быть здесь — почему они не помогают?

Я выскакиваю из зала.

Дом Ксандера ближе, поэтому я несусь первым делом туда. Стучу, зову, потом открываю дверь. Никого.

Я бегу к дому Септы и уже почти добегаю, когда слышу голоса, они звучат снаружи. Говорящих не видно из-за деревьев, но я чувствую разлад раньше, чем слышу его в их голосах, и останавливаюсь, не зная, что делать.

— Ты знаешь, что я прав. Это тот путь, которым мы должны следовать.

Это Ксандер.

Я ощущаю легкое проникновение в свое сознание — и это Септа. Она настроена на меня, как было всегда, и, должно быть, почувствовала мое приближение. Узнав меня, Септа отстраняется, но не говорит Ксандеру, что я здесь, и я понимаю, что должна выйти вперед, объявить о своем присутствии, но продолжаю стоять тихо и слушать.

— Твои люди умирают. — В голосе Септы слышится мука.

— Да. Мы ищем истину, чистое знание, все мы. Как бы тяжело нам ни было, мы должны это сделать. — В его голосе нет печали, как в ее, и мне сначала становится страшно, потом любопытно. Какое знание он ищет?

— Келли? — Это Ксандер. Он заметил меня, и я выхожу вперед, надеясь, что он не понял, что я подслушивала.

— Меня послала Шэй. Ей нужна помощь.

Они молча смотрят друг на друга, и я понимаю, что они ведут между собой безмолвный диалог.

— Приду через минуту, — говорит Септа и кивает мне. Отсылает.

Я бегом возвращаюсь в большой зал и сообщаю, Септа сейчас придет, но Шэй все еще с Аристотелем и не слышит меня.

Рядом мальчик. Джамар. Он на несколько лет старше меня, мы с ним никогда не разговаривали. Его лицо искажено болью. Холодный компресс, так сказала Шэй?

Я нахожу таз и полотенца и опускаюсь на колени рядом с ним, мягко прикладываю влажный компресс ему ко лбу. Он смотрит на меня, и в его глазах удивление. Его не было здесь, когда Шэй изменила правила и добилась того, чтобы члены общины могли со мной разговаривать.